Кузен Наримуне коротко улыбнулся:
– Боюсь, Регина-сан, что не получится. Все машинки с японским шрифтом…, – он провел ее в квартиру и познакомил с мальчиком:
– У нас есть кухня…, – граф замялся, – но, если вы хотите, я пошлю шофера в ресторан, за едой. Вы не обязаны…, – Регина, исподтишка, смотрела на прямую спину кузена. Мальчик тянул ее за юбку, лепеча: «Тетя, тетя…»
Наримуне откашлялся:
– Я с ним на трех языках говорю, Регина-сан. Йошикуни знает французские слова…, – подхватив малыша на руки, Регина прошла на кухню, тоже безукоризненно чистую. Она смотрела на рефрижератор и газовую плиту, на медные кастрюли. Девушка повернулась к графу:
– Никаких ресторанов. Я приготовлю обед, для вас, и господина Сугихары. Работайте, пожалуйста…, – она заметила на смуглых пальцах мужчины пятна от чернил.
Визы выдавали, начиная со вчерашнего вечера. За ночь японцы успели обработать сотню паспортов, но впереди оставалось еще несколько тысяч. Рав Горовиц пошел на вокзал, договариваться о покупке билетов для тех, у кого, в скором времени, появлялись визы. Поезда уходили из Каунаса в Минск и Москву, по транссибирской железной дороге к маньчжурской границе. Регина вспомнила карту:
– Пять тысяч километров. Дальше, чем до Палестины…, – Наримуне сказал, что пассажирам запретят покидать поезд, даже на стоянках. Кузен успел встретиться с консулом СССР в Литве. Рава Горовица он туда не повел. Наримуне заметил:
– Ни к чему. У тебя американский паспорт, но не надо, чтобы русские слишком много знали…, – граф поискал слово, – о твоем участии в данном предприятии. Мало ли что…, – в паспорте Аарона тоже стояла транзитная, японская виза.
– Все равно…, – Наримуне стоял перед зеркалом, в спальне, – на следующей неделе здесь окажутся советские войска. Конечно…, – он провел ладонью по черным волосам, – первое время они сохранят видимость законности. Устроят фальшивые выборы, с одной партией. Новый парламент попросит СССР принять Литву в состав социалистического государства. В общем, – подытожил граф, – месяц у вас есть. Когда я уеду…, – он, отчего-то замолчал, – Сугихара-сан о вас позаботится.
У беженцев никаких средств за душой не имелось. Руководству общины требовалось срочно найти деньги. Рав Горовиц отправил телеграмму в американский офис «Джойнта». Парижское отделение, с началом войны, закрылось:
– Надо успеть, – хмуро объяснил Аарон, идя с Региной в консульство, – успеть получить переводы, пока русские не закрыли коммерческие банки, и не устроили, как Максим говорит, сберегательные кассы…, – узнав, что Аарон собирается проехать через СССР, Волк рассмеялся: «Жаль, что вас из поезда не выпустят. Я бы тебе Москву показал».
Наримуне покачал головой, когда Аарон предложил встретиться с кузенами:
– Не надо. Я дипломат, с иммунитетом, но за мной тоже могут следить. Страна полна советскими агентами, Максим и Авраам нелегально границу переходили…, – Наримуне, про себя, усмехнулся:
– Я и сам советский агент. Но я не предаю Японию. Я просто считаю бесчестным то, что делал…, делает полковник Исии. Он теперь генерал…, – Исии, в марте, получил очередное звание. Его назначили начальником бактериологического отдела, в Квантунской армии. По сведениям, имевшимся у Наримуне, отряд 731 продолжал работу на базе, под Харбином.
– Если мы…, они…, Япония, в общем, – вздохнул Наримуне, – решит объявить войну Америке, Англии, надо связаться с кузеном Меиром, сообщить о деятельности Исии. С русскими мы больше сталкиваться не собираемся, и очень хорошо. Император наотрез отказался участвовать в будущей войне, на восточном фронте, – Наримуне знал, что Гитлер собирается напасть на СССР, следующим летом, закончив завоевание Европы. О планах фюрера открыто упоминалось в циркулярах министерства иностранных дел, которые граф получал в Стокгольме. Зорге теперь работал пресс-секретарем, в немецком посольстве, в Токио, и отправлял информацию в Москву. Однако, Зорге признался Наримуне, что в СССР отказываются обсуждать возможность нарушения Гитлером договора о ненападении.
– Он выбросит бумагу в корзину тогда, когда ему понадобится, – мрачно подумал Наримуне. Он оставил Регину-сан с малышом:
– Я сварю кофе, кузина…, – граф почувствовал, что краснеет, – вы устраивайтесь. Мне и Сугихаре-сан кофе все равно понадобится, а вы должны…, – Наримуне указал на скромный саквояж, принесенный девушкой.
Граф намеревался спать на диване, в консульстве, а, вернее, дремать. Вчера ночью они с консулом закончили работу в пять утра. Наримуне взял сына, уснувшего под пледом, и отнес Йошикуни в консульскую квартиру. Граф, не раздеваясь, свалился на кровать. Через два часа зазвенел будильник.
Регина пила отлично заваренный кофе. Йошикуни сидел у нее на коленях, грызя печенье.
– Нельзя приходить в гости с пустыми руками, – Регина вытащила из саквояжа пакет, – берите, кузен. Оно медовое, с имбирем, по нашему, еврейскому рецепту…, – печенье пахло пряностями и счастьем. Сын улыбался, облизывая пальцы. Кузина покачала его на коленях:
– Папа пойдет работать, а мы отправимся в магазины. Купим, овощей, молока, курицу…, – она велела Наримуне:
– Идите, кузен, идите. Я приберу, вымою посуду…, – граф, с большим трудом, вручил ей деньги на провизию. Кузина отнекивалась.
Он вернулся в кабинет, к бесконечным пачкам паспортов, к пишущей машинке. Он и Сугихара-сан сидели за смежными столами. Наримуне водрузил между ними серебряный кофейник, на подносе, и пачку сигарет. Консул, поднявшись, с поклоном передал Наримуне очередные документы:
– Готово, ваша светлость. Подписывайте, пожалуйста…, – граф тоже поклонился. Он ставил подпись, думая, что, в случае неприятностей для Сугихара-сан, возьмет ответственность на себя. Никак иначе самурай, человек чести, поступить не мог. Наримуне был младше консула, но стоял гораздо выше его по служебной лестнице:
– Тем более, я аристократ, – на пальце намечалась мозоль от паркера с золотым пером, – мне пристало вести себя согласно законам дворянской чести. Защитить людей, нуждающихся в моем покровительстве. Сугихару-сан, несчастных, беженцев…, – Наримуне заставлял себя не думать о темных, тяжелых волосах, о крепких, маленьких руках, о запахе, пряностей и меда. Он покуривала сигарету. Йошикуни копошился у деревянного ящика с игрушками, в углу гостиной. Сын хотел показать тете свои сокровища.
– Бедный, – едва слышно сказала кузина, – он матери не знал. Я тоже родителей годовалой девочкой потеряла, в погроме. У меня есть старшая сестра во Франции. Мадемуазель Аржан, актриса. Мы никогда не виделись, она меня не помнит…, – Наримуне, отчаянно, хотелось, коснуться ее руки.
– Вспомнит, Регина-сан, – уверенно сказал граф, – обязательно. Вы сестры, одна кровь…, – он помолчал:
– Я родителей подростком потерял, в токийском землетрясении…, – он склонил голову: «Не буду мешать, занимайтесь хозяйством…»
– Я и занималась, – пробормотала Регина, стоя в коридоре. Она приготовила малышу куриный бульон с лапшой, сварила молодую картошку и сделала пюре, со сливками. Достав из саквояжа блокнот и цветные карандаши, Регина показывала мальчику буквы и цифры. Йошикуни захотел рисовать. Регина водила его ручкой:
– Надо азбуку сделать. Я видела игрушки в Риге, в писчебумажных магазинах. Азбуку, краски, кисточки. Можно из глины лепить. Это хорошо развивает способность к письму, в будущем. Я составлю список, для кузена Наримуне. Маленькому, наверное, учительницу наймут…, – они рисовали море, город со шпилями и башнями, яхты и самолеты. Мальчик выбирал яркие, счастливые цвета, зеленый, голубой, оранжевый и красный. Он сопел, прижавшись к Регине, положив голову ей на колени:
– Спать, мама…, – девушка напевала колыбельную на идиш. Регина помнила ее с детства, от приемной матери.
– Они уедут, скоро, – Регина гладила ребенка по голове, – уедут в Стокгольм, а ты отправишься в Палестину. Вы, наверное, больше никогда не увидитесь. Выйдешь замуж за доктора Судакова, – Авраам больше не упоминал о браке. Регина поняла, что доктор Судаков считает ее согласие само собой разумеющимся. В кафе она все-таки научила его танго, но, касаясь мужчины, она ничего не чувствовала. Это был родственник, кузен, как рав Горовиц. С Аароном, Регина, конечно, не здоровалась за руку. Подобное было позволено только с родной сестрой, или другой близкой родственницей.
Наримуне, при встрече, она пожала руку. Девушка едва не вздрогнула. Смуглая ладонь оказалась теплой, крепкой, Регина вспомнила:
– Как у Волка. Волку я нравлюсь, но ему все девушки нравятся, он признался…, – Регина едва не хихикнула вслух.
На третьей бутылке шампанского Максим, весело, сказал:
– У меня всегда так было, кузина. Девушки…, – потянувшись, он закинул руки за голову, – они все красивые, поверьте мне. Когда они чувствуют, что нравятся кому-то, они расцветают…, – Волк рассовал по карманам деньги и папиросы:
